« ГАВРЮШКИН » гл.2 автор Белкин Евгений

 

« ГАВРЮШКИН »

Повесть.

автор Белкин Евгений.

 

 

 

Глава II.

 

ОБХОД БОЛЬНЫХ.

 

Продавец винного магазина Роберт Робертович Скотников проснулся от нестерпимой жажды и духоты. Он провел своей огромной ладонью по  вспотевшему  лбу и  поднялся на  постели.

Надо было собираться на работу, но после вчерашней пьянки Ро­берт Робертович чувствовал, что это невозможно. Душа и тело так бо­лели, что готовы были отделиться друг от друга. Выпив бутылку хо­лодного    пива    из     холодильника,   работник   торгового  предприятия почувствовал  себя лучше,     жизнь  вновь  обретала  смысл,   цвет  и  запах.

Опыт обычно подсказывает нам, что большие, крупные люди бывают добрыми и милыми.   Роберт  Робертович  был не  таким.

Этот, двухметрового роста гигант, весивший сто сорок килограм­мов,  поражал всех как своей внешностью, так и  своим характером.

Его лицо, с мелкими, словно поросячьими глазками, было таким же грубым и прямолинейным, как и все в Роберте Робертовиче. Казалось, ничто живое не могло тронуть эту ограниченную, хотя в житейском плане очень практичную натуру. Лишь иногда, обычно после продолжи­тельной попойки, когда становилось совсем невмоготу, душа этого че­ловека открывала не надолго то малое светлое, что в ней еще сохра­нилось. В это время Роберт Робертович, несмотря даже на свое лицо, становился романтиком. Ему было необходимо с кем-нибудь пооб­щаться, излить свою душу, услышать нормальную человеческую речь и успокоиться, убедившись, что еще не весь мир опохабился. Друзья, которых у Роберта Робертовича было предостаточно, для этой роли под­ходили плохо,   нужен  был кто-нибудь  посторонний.

Подумав немного и почесав потную пятку, продавец позвонил в поликлинику и  вызвал врача,   наверное, первый  раз  за много лет.

Врачом на его участке был Игорь Игоревич Гаврюшкин, среднего роста, хорошо сохранившийся для своих сорока пяти лет мужчина. В нем можно было бы выделить две основные черты: самолюбие, доходящее до высокомерия и безразличие ко всему, что не сулило хоть какой-ни­будь маломальской выгоды. Игорь Игоревич был подчеркнуто интелли­гентен в манерах, одежде и, в общем-то, не глуп. Одни ненавидели и считали его не только бестолковым, а просто опасным врачом, другие хвалили и говорили, что умнее и мудрее человека и врача не встреча­ли.

Поднявшись на третий этаж, Гаврюшкин нажал кнопку нужного звон­ка и удивился тому, что услышал. Звонок не звенел как обычно, а ве­село и мило мяукал, словно котенок. Врач улыбнулся и с удовольствием нажал еще раз, подумав: «Какой веселый звонок!» Но его улыбка сразу же исчезла, как только дверь открылась, и на поро­ге появился  Роберт  Робертович.

-Ты  кто   такой?     -  спросил он  тяжелым,   грудным  голосом.   Такого свирепого  лица  Гаврюшкин  не  видел  ни  разу.

-Доктор.

-Доктор? - удивился Скотников, уверенный в том, что докторами бывают только женщины, но смирившись с мыслью, что и мужик сойдет, махнув рукой,  снисходительно  добавил -  Ну  проходи,   раз  доктор.

«Может быть не стоит, какой подозрительный тип, а перегаром - то, как несет», - подумал Игорь Игоревич, но взяв себя в руки, все-таки переступил порог и неуверенной походкой пошел по темному коридору.

Одна из пяти комнат квартиры продавца, в которую они вошли, представляла скорее склад, чем жилое помещение, заставленное дороги­ми вещами. Создавалось впечатление, что хозяин задался целью: пе­ред дальней дорогой скупить в этом мире все самое ценное, что толь­ко возможно, а потом, в назначенный час забрать это все с собой, может быть на новую квартиру, в какой-нибудь замок, а может быть еще дальше, на тот свет. Трудно судить. Во всяком случае в этой об­становке поражало нагромождение совершенно бесполезных, но дорогих вещей.

На  большом     овальном     столе,     перед     которым  они  остановились,  кроме закусок   стояла  едва  начатая  бутылка  французского  коньяка.

Игорь Игоревич волновался, побаивался полупьяного гиганта, но старался сохранить на своем лице  спокойное  выражение.

-  Извините,      вы,     значит   ...      болеете?     -  нерешительно  спросил Гаврюшкин,   не  зная  с  чего начать.

-  А что не  видно?  - грубо  ответил клиент,   разливая в хрусталь­ные фужеры коньяк.

      Игорь  Игоревич  растерялся.

-  У Вас   температура?

- Температура, температура, - пробурчал Роберт Робертович. Закончив разливать, он поставил бутылку на  стол и посмотрел  Гаврюшкину прямо в глаза.

- Душа у меня болит,  товарищ доктор, не видишь что ли. Хватит вы.....ться, будь проще. Давай выпьем, познакомимся. Меня зовут Роберт.

- Игорь,  - тихо прошептал Гаврюшкин, пожимая сухую ладонь ги­ганта, - Игорь Игоревич.

- Ну, вот и хорошо.  Ты Игорь Игоревич,  я Роберт Робертович, - сказал Скотников и протянул Гаврюшкину фужер,  коньяк из которых обычно не пьют.

Такого обращения к себе доктор, в общем-то, не встречал, он не знал, что делать в данной ситуации, как поступить. Теперь в нем бо­ролись сразу несколько Гаврюшкиных. Один отвечал продавцу с пафо­сом: «Что за наглость, как вы смеете мне это предлагать!»

Другой урезонивал первого: «Этот может и морду набить. Пей что дают».

Третий разгульный и легкомысленный говорил: «Ну и что, если я действительно выпью с этим бандитом?»

И как только этот третий заговорил, все остальные замолчали.

Игорь Игоревич пригубил и не торопясь выпил растекающийся по всем клеточкам коньяк. Роберт Робертович тоже, но в отличие от Гаврюшкин залпом. Потом он взял кусок сервелата и, пережевывая его, несколько смягчившись, стал рассуждать: «Подумаешь врач, что врач не человек? Зачем выпендриваться? Надо быть попроще, а то тоже мне тут интеллигенция, - у вас температура?»

Они сидели, беседовали, высказывали свои мнения по разным воп­росам, и уговорили бутылку до конца. Игорь Игоревич здесь же за столом выписал Роберту Робертовичу, надо сказать, по собственной инициативе больничный лист и, получив деньги, в самом хорошем распо­ложении духа покинул квартиру продавца.

На прощание, он еще раз нажал кнопку мяукающего звонка, вызвав тем самым на лице хозяина такое умиление, от которого сам чуть не прослезился.

Изрядно поддатый, Гаврюшкин вышел из подъезда и неожиданно по­думал: «А сволочь все-таки этот Роберт Робертович! Воображает из себя, а вот взял бы я, да и не выписал ему больничный. Ха!  - зна­чительно заулыбался он, расхарохориваясь, -   Тоже мне гусь лапча­тый, и чего я его испугался?».

Думая примерно, таким образом, Гаврюшкин поднял глаза и тут же весь чуть не скривился, в окне третьего этажа стоял Скотников, он, как и на лестничной площадке, мило улыбался и, как показалось Игорю Игоревичу, вытирал платком выступившие на глазах слезы.

- Вот черт!  - шепнул себе под нос Гаврюшкин и не известно для чего стал любезно кланяться своему сентиментальному другу.

Скрывшись в зелени деревьев на недоступное взгляду расстояние, Игорь Игоревич, тем не менее, вновь продолжил свои рассуждения.

-         Какая сволочь, это надо же подумать, еще плачет, крокодил!

Теперь он мог спокойно вспомнить и оценить все, что с ним прои­зошло. Его очень возмутила фамильярность Роберта Робертовича, с та­ким вольным к себе отношением он впервые столкнулся за все годы своей участковой службы.

Где-то в подсознании Гаврюшкин понимал, что гигант-продавец был искренен и, в общем-то, не хотел его обидеть, что это его обычная манера вести себя с людьми, и тем не менее, Игорь Игоревич чувство­вал себя униженным и чуть ли не раздавленным. Он ругал себя за мяг­котелость и податливость, вспоминал все несовершенное, что было в нем, и когда ругать стало уже почти нечего Игорь Игоревич постепен­но пришел к выводу, что все-таки он вел себя не совсем плохо, что его можно как-то оправдать, и  в конце концов, раз никто ничего не видел, стало быть, ничего и не произошло. Наглецы и хамы всегда были и будут, так неужели из-за них казнить себя? Он потрогал в кармане рубашки хрустящий банковский билет и это еще больше оправдало и ус­покоило его перед самим собой.

 

Еще издали Гаврюшкин заметил своего давнего клиента Козырькова. Он был одет в тренировочный костюм черного цвета, который на нем выглядел нелепо и делал из его и так не мощной фигуры совсем мальчишку. В одной руке Козырек держал инвалидную палку, на которую опирался во время ходьбы, а в другой сетку полную одеколона, лось­она и чего-то еще подобного рода.

Игорь Игоревич, разумеется, знал, что Козырек помимо того, что состоит у него на участке как инвалид, большой любитель выпить. Ес­ли бы он увидел у него пузырек одеколона или хотя бы два, то нис­колько бы этому не удивился, но целая сетка! Гаврюшкин был озада­чен. Зачем покупать эту гадость, если можно на эти деньги купить водку, бутылку или две? Тут что-то не так.

- Здравствуй, Козырьков! - бодро сказал Гаврюшкин.

- Здравствуйте,  Игорь Игоревич,  - ответил Козырек,  который выглядел печально,  хотя на его лице и была его всегдашняя  улыбка, свойственная некоторым типам людей.

- Куда это ты столько одеколона набрал?

- Да,  день  рождения у меня сегодня,  решил друзей угостить. Этого, - Козырек посмотрел на сетку, - на всех хватит. Угостил бы и вас, да вы, наверное, одеколон не пьете.

«Надо же», - подумал Гаврюшкин. Он был раздосадован таким простым ответом и разозлился на Козырька. Его взбесило то, что ка­кой-то пьяница предлагает ему, и так запросто, выпить, как равному. Он вспомнил Роберта Робертовича и недавно нанесенная им обида, проснулась и разгорелась новым пламенем, бессознательно переносясь на Козырька.

- Ну что ж,  спасибо!  По правде говоря, не ожидал. Но на твоем месте, Козырьков, я бы вместо того, чтобы самому пить и других тра­вить этой дрянью,  последил бы лучше за своим здоровьем.  Ты ведь и так еле ходишь,  - сказал Гаврюшкин, показывая на палку и сдерживая свою злость.

- Плевать, - равнодушно ответил Козырек.

- Что?  - переспросил Гаврюшкин, повышая голос и краснея, - вы послушайте - ему плевать!

Какая-то злая сила потянула его за язык.

- Так может быть мне не плевать? Симулянт, алкоголик, да я те­бе за это «плевать» группу сниму. Как работать - инвалид, а как пь­янствовать - плевать! Я выведу вас на чистую воду. Тунеядцы!

Игорь Игоревич настолько разошелся, подогретый коньяком Робер­та Робертовича, что стал даже кричать, он любовался своим гневом и воодушевлялся. Сколько бы продолжалась эта речь, сказать трудно, но к его удивлению, неожиданно на глазах Козырька появились слезы. Ли­цо Козырька улыбалось, а в глазах были слезы. Увидев их Гаврюшкин застал как вкопанный. Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Козырек хотел что-то  сказать, но отвернулся и, ничего не сказав, побрел своей дорогой, оставив Гаврюшкина наедине с самим собой.

Игорь Игоревич был обескуражен, он хотел окликнуть Козырька, но язык как будто прилип к небу, и ему не хватило духа сделать это. Он лишь проводил взглядом этого шаркающего по асфальту старика в неле­пом тренировочном костюме, издали напоминающего хромого мальчика.

«Вот влез со своими нравоучениями, - ругал себя Гаврюшкин уже второй раз в этот день, -  и дернул же черт меня заговорить с ним. Шел бы себе да шел, нет, надо было влезть. А этот тоже хорош, друзей угостить! Молчал бы уж лучше. Жрут всякую гадость, а потом лечи их. Сволочи. Плачет еще. Тоже мне маленький».

 

День был обычным: с яркими цветами, зеленой травой, шумящими деревьями, с обычными запахами, звуками. Пациенты тоже были обычны­ми, никто с Игорем Игоревичем не ругался, никто не лез к нему в ду­шу, он встал на конвейер и делал спокойно то, что от него требова­лось. Он пропустил еще несколько стаканчиков у знакомых пациентов, получил столько то денег и уже расслабленный обходил своих послед­них пациентов, пытаясь до минимума свести то время, которое идет на обычные ахи-вздохи по поводу тех или иных впечатлений больных; Игорь Игоревич не любил сентиментальность в работе, она ему претила.

 

Анна Сергеевна Сергеева - учительница младших классов несколько дней чувствовала, что с сердцем у нее творится что-то неладное. Боль как тоска сдавила сердце. Сначала Анна Сергеевна не придала этой боли большого значения, надеясь на то, что она пройдет сама собой, но боль не прошла, она становилась невыносимой, от нее под­кашивались ноги, невидимый песок забивал глаза и темнота, своей бесцветной краской, заливала все пространство. Кое-как дожив до утра, Анна Сергеевна, чувствуя, что в поликлинику у нее не хватит сил дойти самой, вызвала врача на дом. Бледная, жалкая, она села за стол около окна и опустив голову на руки, забылась.

У нее не было детей, мужа, она отдавала свою жизнь школе и жи­ла этой жизнью как единственной имеющей смысл.

Звонок Игоря Игоревича разбудил ее. Она встрепенулась, прислу­шалась и, убедившись в том, что ей не показалось, вышла в коридор. Сейчас ей было легче, боль уступила место слабости. Гаврюшкин поз­доровался и сразу же, пройдя в комнату, сел на стул. Он разложил на нем свои бумажки и, не обращая на больную внимания, стал что-то быстро писать. После некоторой паузы Игорь Игоревич спросил свою пациентку,  все  также  не отрываясь от своего занятия.

-Так,  Анна Сергеевна, 63 года. Температура. Какая у вас тем­пература?

- Нормальная,  - ответила Анна Сергеевна, и было видно, что ей совестно оттого, что у нее нет температуры.

- Температуры нет,  - рассуждал как  будто  сам  с  собой Игорь Игоревич,  и когда до него дошел смысл того, что ему ответили, удивился.

- Так что же у вас болит?

Он искал ответ в своих бумажках и, найдя его, обрадовался.

-  Ах да, сердце. Здесь  написано. Сердце,   сердце,   сердце. Ну ладно, расскажите, как  оно у вас  болит, какие ощущения, только,   по­жалуйста,   покороче.

Анна Сергеевна стала рассказывать то, как у нее болит сердце, о своих ощущениях, а Гаврюшкин слушая, продолжал свои записи на бумаж­ках. Его голова совершала колебания, амплитуда которых периодически менялась в зависимости от того, как складывался рассказ больной. Этим своим мотанием головы он как бы подтверждал, что ему все ясно. Ясно, что это за болезнь и как ее лечить. Для большей убедительнос­ти Игорь Игоревич даже водил бровями и угукал. Когда Гаврюшкин за­кончил писать он, наконец, посмотрел на Анну Сергеевну и  сказал:

-  Все ясно. У вас  ц...  - и назвал  такую болезнь,   название ко­торой я не  решусь  повторить,   настолько  оно  мудрено.

- Вот больничный. Послезавтра приходите на прием. А вот рецепты. Это будете принимать ... - и Игорь Игоревич подробно, в двух словах, рассказал, как и что принимать. Закончив визит, он убрал ручку и бумажки к себе в дипломат, и  распрощавшись, стал входить в коридор. Когда он уже совсем было подошел к двери ему показалось, что он что-то забыл. Игорь Игоревич обернулся и встретился с глаза­ми учительницы. Где-то он их уже видел сегодня, эти глаза как будто что-то просили, кричали. Чьи же это глаза? Игорь Игоревич на мгно­венье остановился, подумав, что может быть он что-то не доделал. Он хотел спросить Анну Сергеевну, не надо ли ей чего-нибудь, но кон­вейер гнал его. Все, что от него требовалось, он сделал, а глаза, ну что же глаза, глаза это ничего! Игорь Игоревич отвел взгляд и еще раз распрощался. Анна Сергеевна сказала  « до свидания »  и закрыла за ним дверь.

 

Оставался последний адрес. Чувство, которое обычно бывает после выполненной трудной работы переполняло Игоря Игоревича. Он уже представлял перед собой тарелку красного борща, за которым следо­вал мягкий  диван  и  сон.      Все  было  позади,   впереди  желанная  свобода!

Игорь  Игоревич  нажал  на  кнопку  звонка.

-  Кто  это?  -  спросил за дверью красивый женский голос.

-  Участковый  врач,   по вызову,   - ответил Гаврюшкин.

-  Сейчас,   сейчас,   одну минуточку,   товарищ доктор.

Розалия Петровна ждала этого звонка, но всё-таки еще раз под­бежала к зеркалу поправить японский халат и огромную прическу. По­том она открыла дверь  и увидела Гаврюшкина.

Игорь Игоревич уже привычно хотел пройти в коридор, но заметив сверкающий взгляд огромных глаз Розалии Петровны приостановился. Ее лицо излучало здоровье и радость. Эту цветущую женщину совсем нель­зя было назвать  больной.

«Хороша!»    -  одобряюще  подумал  Гаврюшкин.

Обычно он был равнодушен к своим пациентам, но не равнодушен ко всему земному. Хорошенькую женщину Гаврюшкин мог осматривать тщательно и даже слишком тщательно, но таких у него на участке было не много, молодые и красивые, как правило, не болеют, все больше бабы и старухи. Редко попадется какая-нибудь студенточка, во время сес­сии,  да и  то  ниже  пояса  не  дает  себя  осматривать.

-  Доктор,     я  вас  так ждала,     так  ждала!     Проходите,  пожалуйста, вот в эту комнату.

Гаврюшкин смутился от такой встречи и подумал, идя за хозяйкой: «Что бы  это   значило?»

Они вошли в просторную комнату с высокими потолками, как и во всех старых домах. Гаврюшкин только мельком окинул ее, в глаза ему бросился куст розы в аккуратном горшке у окна, видно было, что хо­зяйка за ним постоянно ухаживает, импортный телевизор необычных размеров и стол. Он находился в углу рядом с роскошным диваном. Во­обще обстановка у Розалии Петровны на Гаврюшкина производила бла­гоприятное впечатление, чувствовалось, что люди здесь живут безбед­но. Как ни странно, стол был сервирован и как говорится, ломился от яств и выпивки. Это обстоятельство и не позволило Игорю Игоревичу более тщательно разглядеть обстановку комнаты. Он впился глазами в бутылку французского коньяка, той же марки, что и у Роберта Роберто­вича, потом в блюдо с благородной рыбой, вазочку с красной, черной и даже какой-то невиданной белой икрой и на мгновенье забыл, зачем он здесь, но, опомнившись, изобразил на своем лице безразличие и от­вернулся от рокового стола.

           - Э, э ... да, значит... вы болеете? - с трудом вымолвил он.

           Розалия Петровна  с такой лукавой улыбочкой и вздохом сказала:  «Да», - что Гаврюшина передернуло.  Ноги  задрожали,  захотелось сесть, но Игорь Игоревич взял себя в руки.

- Э... Где бы нам можно... - промямлил Гаврюшкин, имея в виду начать осмотр, но Розалия Петровна понимающе повела бровями и пере­била теряющегося Игоря Игоревича.

- Вот сюда,  доктор, пожалуйста, прошу! И не смейте отказаться, бедную вдову нельзя обижать.  Садитесь,  садитесь рядом со мной на диван.  Я вас так ждала,  столько о вас слышала. Вы, мой, как это у Пугачевой,  - Розалия Петровна посмотрела на потолок и пощелкала пальцами,  - Дежурный ангел! - вспомнила она и расплылась  в очаро­вательной улыбке, показывающей золотой зуб в самой глубине рта.

«Не плохо», - подумал Гаврюшкин и совсем растерялся, не зная как ему поступить.

-         Да что вы такой стеснительный?

Розалия Петровна надула губки, - Мне о вас говорили совсем другое. Мы сейчас поговорим немножко за столом, и о моей болезни то­же, а потом ... - женщина сделала паузу и посмотрела на свое плечо взглядом пятнадцатилетней девочки, - приступим к осмотру. Я очень, очень хочу…чтобы вы точно установили диагноз моей болезни.

Розалия Петровна даже потянулась к Игорю Игоревичу губами. Дрожь у Гаврюшкина усилилась.

«Вот это баба! А… заодно и пообедаю», - подумал он и сел рядом с ней.

Гаврюшкину нравилась эта женщина, ее подвижное лицо, то, как она вскидывает брови, как она делает плечами. Он сидел рядом с ней и чувствовал сладковатый запах ее духов. Пусть кому-нибудь из­лишняя разговорчивость Розалии Петровны могла бы показаться призна­ком несерьезности, Гаврюшкин-то знал, что эта баба не лыком шита и что ей от него наверняка что-то надо. «Если пациент улыбается, - продолжал свои рассуждения Игорь Игоревич, - то что-то хочет, или взятку дать, или…. Впрочем, это бывает редко, но и это бывает».

Пока они кушали и выпивали, Розалия Петровна рассказала Гав­рюшкину грустную историю про тирана-мужа, про то как она страдала, живя с ним, и как она страдает сейчас, после его смерти, в одино­честве, без поддержки друга, умного, доброго и, конечно, симпатичного человека. Закончив свой рассказ, она сузила глаза и больно сдавила Игорю Игоревичу руку, отчего тот беззвучно вскрикнул.

Розалия Петровна все больше воодушевлялась, а Гаврюшкин пья­нел. Они перешли  на  «Ты»,  стали  друг друга называть по имени.

Взгляд доктора все чаще и чаще останавливался на коленях Розалии Петровны.  Розовый шелковый халат с драконами очень скромно прикрывал эти чудесные колени. Гаврюшкин любовался ногами своей пациентки и рисовал в своем воображении все остальное, что скрывалось от него под халатом. Мысли его кружились и заканчивались одним желанием. Он говорил нет, но ничего не мог с собой поделать, когда останавливал свой взгляд на Розалии Петровне.

Находясь под эротическим и винным опьянением, Гаврюшин и не заметил, как его рука заскользила по ногам пациентки, и как пациент­ка перестала говорить, а только часто задышала. Он был уже готов сам раздеть больную и «начать осмотр», как Розалия Петровна над­треснутым голосом и, дрожа, произнесла:

- Туда, в ту комнату, - и с трудом улыбнувшись, добавила - те­перь приступим к осмотру.

- У-у-у, - протянул Гаврюшкин, и его передернуло от нервного напряжения и ожидания.

Розалия Петровна  вошла в спальню. Шторы были закрыты, но дневной  свет через них достаточно хорошо освещал большую кровать. Она была застелена белоснежными простынями. В комнате было чисто, пахло бельем и цветами.

Розалия Петровна встала к нему спиной, поставила ногу на кро­вать и медленно, смотря на Игоря Игоревича огненным взглядом, стала оголять себя. Это был стриптиз, от которого Гаврюшкину становилось плохо, он стоял на пороге комнаты и чувствовал, что с ним сейчас будет удар, и он упадет в обморок.

- Боже, боже, что это? - бормотал он, облизывая сухие губы и сглатывая слюну.

Розалия Петровна сбросила халат и осталась в одних трусах. Она легла спиной на постель, подняла ноги, согнутые в коленях и так же медленно как халат, стала снимать трусы.

Когда Гаврюшкин увидел Розалию Петровну полностью голой, он за­рычал и не торопясь, стал приближаться к ней. Розалия Петровна от­бросила трусы, раздвинула ноги и прошептала очень тихо.

- Ну что там, доктор?

Доктор нагнулся и весь дрожа   так же тихо ответил:

 - Надо посмотреть.

 

Розалия Петровна не ошиблась в выборе врача, Игорь Игоревич полностью оправдал ее надежды. Они вели себя как супруги после дол­гой разлуки. Любовь! Любовь!

Но скоро силы Игоря Игоревича стали таять, известную роль в этом сыграл и алкоголь, да и возраст Игоря Игоревича обязывал к бо­лее умеренной половой активности. А Розалия Петровна только начина­ла входить во вкус. Ее сильная половая конституция требовала трех таких Гаврюшкиных разом. Колдуя над …..   …… Игоря Игоревича, Розалия Петровна стала раздражаться. Она крутила его и так и эдак, но безрезультатно, …. не вставал. Раздались первые упреки, типа:

«Что-то ты, Игорь плохо меня лечишь!»

- Как могу Розочка,  как учили,  - отшучивался Гаврюшкин.  Ему уже порядком надоела эта любовная возня, он встал и зашлепал голыми ногами в соседнюю комнату.  Хотелось пить и в туалет. На столе Гав­рюшкин увидел бутылку грузинского вина,  к которому они с Розалией Петровной даже не притронулись.  Он налил себе огромный фужер и ра­зом выпил. Алкоголь теплой волной погрел живот и разошелся по всему телу.

 - Розочка, ты меня слышишь? - сказал Гаврюшкин, жуя колбаску, - надо отдохнуть. Я больше не могу тебя лечить. Слышишь?

- Слышу, слышу, - ответила Розалия Петровна из спальной. Голос ее стал каким-то сердитым и очень похожим на голос, который Гаврюш­кин не раз слышал от продавщиц в винном магазине, - резкий и мужест­венный.

Гаврюшкин опустился на диван с новым «кубком», и стал, уже не торопясь, смаковать изысканный букет. В голове его зашумело пуще прежнего и еще сильнее захотелось в туалет. Через десять минут Игорь Игоревич настолько запьянел, что с трудом контролировал себя.

Он поднялся с дивана и, увидев перед собой горшок с розой, поду­мал: «Как удачно!» - и зашумел звонкой струей направленной прямо на куст.

Розалия Петровна тем временем недовольная своим другом, устав его ждать, ворча, одевалась, и как только Гаврюшкин стряхнул послед­ние капли, застыла в дверях с лицом полным ужаса.

- Подлец!  - завопила она, - Да как ты мог? - в горшке пенилась моча.

- Розочка,  Розочка, - замотал головой Гаврюшкин, и неожиданно икнул.

- Ты не шуми. Я при исполнении обязанностей.

Розалия Петровна увидев описанным свой любимый куст, который она любила и берегла как ребенка, пришла в гневный трепет.

- Тварь! Вон отсюда! Я думала это настоящий интеллигентный че­ловек. Пьянчужка...

Игорь Игоревич плохо понимал, за что его ругают, он надевал свою одежду, которую в него яростно бросала Розалия Петровна, падал, вставал и все бормотал:

- Розочка, Розочка, куколка моя, - что еще сильнее бесило Ро­залию Петровну. Она с ненавистью смотрела на этого очень пьяного человека, которого еще совсем недавно «любила» и называла Игорь­ком.

С шумом и плясками вывалился из подъезда Розалии Петровны наш дорогой Гаврюшкин. Он был всклокочен, надетая наизнанку красная ру­башка торчала из ширинки вместе с трусами, шнурки ботинок хлобыста­ли, как пастушечьи хлысты. Доктор размахивал руками и, пританцовывая, словно шаман, пел никому не знакомую песню: "Эх, казак я удалой, не боюсь козла с бородой".

Через пятнадцать минут его обнаружили в ближайшем сквере дети. Игорь Игоревич спал на траве, укрытый от всех кустами сирени, ря­дом с ним лежал его дипломат. Дети с некоторым волнением открыли его, и их радости не было границ: чего там только не было, но глав­ное, конечно, медицинские принадлежности. Бумажки Игоря Игоревича; больничные листы, рецепты, документы им были ни к чему, и дети их выкинули как ненужный хлам, кое-что сожгли, а вот трубочки, резиночки всякие там, манометры поделили между собой.

Чуть позже мимо Гаврюшкина проходил Берендей, местный пьяница, он в этом сквере обычно собирал бутылки. Каково же было его удивле­ние и радость, когда он нашел рядом с доктором не начатую бутылку коньяка. Не долго думая, он выпил ее залпом и упал тут же рядом с Гаврюшкиным.

Их храп, словно по волшебству зазвучал в такт, и музыкальный человек смог бы различить в нем чистую терцию.

 

 


Гаврюшкин. Эх казак я удалой. Автор Е.Белкин

 

 

© Белкин  Евгений. 1994 .2008. 2013.

 

 

Оглавление

Назад -  Глава   I .  КОЗЫРЕК.

Дальше  -  Глава III  .  ВСТРЕЧА. СОН КОЗЫРЬКА.

 

 

 

Назад (раздел Слова)

Назад (страница автора)

Главная

 

Гостевая

Блог

 



Яндекс.Метрика

Мой Парус