…………На
счет резкости, ну это, как кто ее понимает, кто идеализирует и сглаживает углы,
так, по-видимому, комфортнее, но от реальности никуда не денешься. Жизнь это
жесть. Все остальное слюни. Если Зинчук играет "полет шмеля" и понимает,
что подобное могут и даже лучше сыграть много гитаристов в стране, но тогда
зачем, играя на таком уровне, объявлять себя Российским Мальстимом или
Блэкмором? Представляешь, как подумали о нем остальные гитаристы? Но так ему
все по... ,он капусту рубит. А в чем дело-то. А вот тут, дорогой мой друг, как
раз и идут искажения в духовной сфере данного человека. Только человек об этом не задумывается, ходит с крестом на
шее, ставит свечки в церкви, говорит всем, что он верующий (особенно они любят
это говорить по телевизору на всю страну - сейчас быть модно верующим). А сам
косячит на лево и на право. Сколько таких сейчас "по доллару в каждом
глазу" - мамону любят больше, чем Мать родную?! И уверяют себя, что это
для детей и внуков, а когда те вдруг ни с того, не с сего заболевают
кармической болезнью типа рака, так все равно не понимают, что произошло или не
хотят понять, т.к. дороги назад уж нет, как в монастырь до конца жизни
замаливать грехи свои. Ведь любой убийца в тюрьме считает, что он не до конца
убийца, на это его толкнули обстоятельства, сам убиенный. Если бы он так не
думал, то, скорее всего бы сошел с ума от сотворенного. Человеческая
психология, понимаешь, наука.
Это
я скопировал в интернете. Симпатичный такой рассказик.
В
своей жизни я знала только одного по-настоящему убеждённого атеиста. Зато это
был атеист самой высшей пробы. Атеист от Бога.
Я
была знакома с его родителями. Как водится в таких случаях, они были глубоко
верующими людьми. В их вере, впрочем, не было ни ханжества, ни унылого
книжничества. Мама пела вместе с моей подругой в церковном хоре, и одна радость
была смотреть на её ясное детское личико, сияющее тихим, безумно заразительным
вдохновением. Папа тоже пел в хоре бархатным фальшивым баритоном, был деятелен,
весел и, как многие здоровенные бородачи, трогательно застенчив и неуклюж. Одно
время я любила у них бывать. Они кормили меня малиновыми пряниками собственного
изготовления и много говорили о Православии и о Боге. В их пряниках и в их
речах не было ни излишней приторности, ни каких-либо искусственных добавок и
красителей, и потому я поглощала и то, и другое с одинаковым душевным
умилением.
Их
десятилетний сын Серёжка постоянно бывал с родителями в церкви, молился,
причащался и очень серьёзно ставил свечки, подолгу утверждая их на одном месте,
чтобы они не заваливались на бок. Когда однажды мне довелось побеседовать с ним
на духовные темы, он прямо и без обиняков сообщил мне, что Бога нет.
-
Как это нет, Сергей? Ты что?
-
Нет – и всё, - пожимая плечами,
очень спокойно подтвердил он. – А ты
чего, сама, что ли не знаешь?
-
Постой, постой… А зачем же ты в церковь
ходишь, если в Бога не веришь?
-
Мама ходит, папа ходит, и я хожу. Но это же всё понарошку. Это игра такая. Как
будто бог есть. А на самом деле его ведь нету же…
- Серёж, я всё-таки не понимаю… Если, как ты говоришь, Его нет, то какой смысл
притворяться, что в Него веришь?
-
Это не притворяться. Это игра. Ну, мы вот, с ребятами, когда играем.. ну, там,
в войну, например… мы же не притворяемся, да? Мы
же играем. И тут тоже игра.
-
Но ведь тут же взрослые, Серёж. Разве взрослые играют?
-
Конечно. В театре все, когда смотрят на артистов… все же играют, как будто верят в то, что им артисты показывают. И
артисты тоже играют, как будто они не артисты, а там… ну, всякие другие люди, не они. Или вообще не
люди, а какие-то лешие. Или звери даже – собаки,
лисицы… Но на самом же деле все знают,
что это артисты. Просто это такая игра.
-
То есть, ты думаешь, что батюшка в церкви всех обманывает, когда говорит про
Бога?
-
Да нет же! Он тоже играет. Она как будто верит, что есть бог. И наряжается
специально, как будто верит. И все другие тоже как будто верят… и песни про это поют. И как будто с ним
разговаривают. Но это всё только «как
будто».
- Серёж, а почему ты так уверен,
что это всё «как будто»?
- Ну, я же не маленький. Это
маленькие верят во всяких там леших, в домовых, в хоббитов. И то – я, когда был маленький, я не верил. Я знал, что
это всё понарошку.
-
То есть, враньё?
-
Нет. Враньё – это когда ты пару получил, а
говоришь, что дневник потерял. А бог – это
просто понарошку, для интереса. Писатели же придумывают про ненастоящих людей,
которых на самом деле нету, и про них целые истории пишут. Это что – враньё? Нет. И про бога тоже не враньё. Его
придумали, чтоб интереснее было. Но все же знают, что в жизни его не бывает.
- А
кто же всё создал? Весь наш мир?
- А
чего его создавать? Он сам создался.
- Серёж,
а если бы ты увидел какое-нибудь чудо? Ну, если бы прямо на твоих глазах
произошло чудо! Тогда бы ты поверил, что это сделал Бог?
-
Ну, ты даёшь… Как он может чего-то сделать,
когда его на самом деле нету? Это, значит, какой-то человек сделал. Фокусник,
например, из цирка. Или это какое-то природное явление, про которое ещё никто
не знает. Чудеса – они, вообще же, очень часто
бывают в природе, но бог тут вообще ни при чём. Потому что природа – настоящая, а бог – придуманный.
Сбить
его было совершенно невозможно. Битый час я пыталась нащупать в его
убеждённости хотя бы одно уязвимое место. Но тщетно. Броня его была надёжна и
не обнаруживала ни единой бреши. Главное его преимущество надо мной было в том,
что я волновалась и горячилась, а он был эпически спокоен. Он не был
богоборцем. Он охотно принимал правила игры, предложенной ему взрослыми. Более
того – он получал неподдельное
удовольствие от этой игры. Просто он отказывался принимать её за реальность.
-
Скажи, ну, вот… раз уж ты такой неверующий. Вот
– видишь икону? Ты мог бы на
неё, например, плюнуть? Только честно – мог
бы или нет?
Он
смотрел на меня с весёлым недоумением, как на ребёнка, сморозившего глупость.
-
Ты чего? Нет, конечно. Кто-то рисовал, старался – а я буду плеваться? Ты в музее в картину Шишкина будешь плеваться?
И я не буду. Я же не хулиган.
Его
мать вздыхала с глубоким, неподдельным огорчением:
-
Вот такой он… И ничего не сделаешь. Мы уж и
к батюшке его не один раз водили, чтобы батюшка с ним побеседовал. А он хитрый
такой, он с батюшкой не спорит. Наоборот, во всём с ним соглашается. Батюшка
потом у нас спрашивает: чего вы к ребёнку привязались, хороший же мальчик,
степенный, благочестивый…
Отец
тоже вздыхал и горестно морщился из-под кустистой бороды. По образованию он был
физик. Физики часто уходят в религию. А вот биологи – редко. Почти никогда.
Серёжка
вырос и поступил на биофак.
Впрочем,
об этом я узнала, когда он был уже на третьем или четвёртом курсе. К тому
времени мы уже мало общались с его родителями. Когда они однажды всё-таки
пригласили меня в гости, я мельком удивилась тому, что в их квартире пахнет
индийскими благовониями, на голове у мамы уже нет белого платочка, а папа
лишился не только бороды, но и волос на голове и ходит по квартире в цветастой
непальской рубахе.
-
Ну, как ты там, не видишь наших, из хора? – спросила
меня мама. – А то я теперь что-то редко в
церкви бываю. Серёжка мой – он
регулярно ходит. А я что-то редко выбираюсь…
Серёжка
был на кухне и гладил брюки.
- В
церковь, значит, ходишь? –
спросила я. – А как же твой атеизм?
- В
порядке, - ответил он, прыская на брюки водой. – Никуда не делся. На месте.
- А
зачем ходишь-то?
-
Нравится, - исчерпывающе ответил он и поднял брюки, чтобы посмотреть на то, как
получились стрелки.
-
Сергей… Ты прости меня за бестактность.
Но ведь ты уже вырос, ты знаешь, что это – не
игра. Там ведь Символ Веры надо читать…
- Символ Веры, - сказал он, с
отвращением глядя на стрелки на брюках, - я не читаю. Но есть одна проблема. И я
надеюсь её поймать за хвост. В ближайшем будущем.
-
Ты её в церкви ловишь?
- В
церкви, - сказал он и в сердцах плюнул на утюг. Утюг зашипел и плюнул в ответ.
- А
что хоть за проблема-то?
«Отстань, а?» - взглядом попросил он меня. А вслух сказал:
- Слушай,
а у вас в библиотеке можно найти материалы Венского антропологического кружка?
Если есть, ты мне принеси, пожалуйста. Можно на немецком, я разберусь…
Прошло
ещё лет пять. Недавно они опять вспомнили обо мне и пригласили в гости. Я
пришла, мельком удивилась тому, что папа теперь ходит в чёрной льняной рубахе
навыпуск, носит чуб и длинные вислые усы, как у Тараса Бульбы, и взахлёб
говорит о славянском язычестве.
- А
как Сергей? – спросила я. – Наверное, давно уже защитился?
-
Какое там! – вздохнула мама. – Он такое отколол, ты не представляешь… В монастырь ушёл. Кстати, к вам, в Калужскую
область. Мы с отцом так просили его, умоляли просто не портить себе жизнь… Но ты же его знаешь. Его же переубедить
невозможно!
-
Так он что же – всё-таки уверовал?
-
Откуда я знаю! Разве у него что-нибудь поймёшь? Я тоже ему говорю: ты что, с
ума сошёл? Правда, что ли, веришь? А он только улыбается и молчит. Ну, вот что
ты с ним будешь делать?